Снежная пятка ударилась о косяк, Барби судорожно вздохнула, я успел поймать этот вздох своими губами. А её губы — солёные. Наверняка от слез, но мне думается, что от крови, хотя глупости… они такие мягкие. Тёплые. Неожиданно податливые. Тонкие пальчики хватаются за мою шею, рот открывается навстречу… А я думаю глупые мысли. Например как тому байкеру хватило сил от неё уйти? Наверное невероятной силы воли парень. А я готов стоять так и целовать её весь этот идиотский год, тем более когда мы целуемся, мы перестаём говорить, а это неоспоримый плюс. Я готов стоять так год и плевать даже на то, что чем больше стою, тем менее лёгкой Барби кажется. Но… в дверь звонят. Настойчиво, до меня не сразу доходит, что это за наглый и настырный звук.

— Это в дверь, — говорит Барби. — Сосед, наверное…

Губы припухли и чуть потемнели и я не могу оторвать от них взгляда. Но наверное правильно, да, когда кто-то невольным вмешательством останавливает тебя на краю пропасти. Так лучше.

— Я открою.

Я одновременно безумно зол, разочарован и… рад. Меня нужно было остановить, а Барби похоже этого не планировала. Открываю дверь и стою моргаю, словно из тёмной комнаты вышел на яркий солнечный свет.

— Вам к кому? — спрашиваю я.

Смотрю на гостью. Да, это женщина. А сам думаю, как далеко мы с Барби бы зашли, если бы не эта женщина? Она не пожилая, нет, хорошая ещё выглядящая дама предпенсионного возраста. Кокетливое розовое платьице предполагает, что она явно не по морозу пришла. Но все мои мысли там, в комнате Барби, вместе с мозгами и остатками здравого смысла, поэтому дебет с кредитом не сходится.

— К вам! — улыбнулась гостья. — Пирог принесла.

И сунула мне в руки форму с пирогом. Дошло до меня только тогда, когда она прошла на кухню, уселась и много значительно посмотрела на чайник — сосед тоже так делал.

— Спасибо, — растерялся я. — Только у нас чай кончился.

И здравый смысл тоже, напомнил сам себе мысленно.

— Ничего, я и так посижу.

Через десять минут я узнал о Ангелине все. Что замуж она выскочила по великой любви аж в восемнадцать, и нисколько не жалеет. Что единственный сын руководит военной частью на Камчатке и там же два внука. А без внуков очень тяжело, просто невыносимо.

— Такая порой тоска берет, — вздохнула она. — Я пинетки вяжу, хобби у меня такое. А внуки школьники уже… вижу их два раза в год.

И всхлипнула. Я проклял все на свете и подал ей салфетку. Обычную, кухонную, на ней дед Мороз нарисован, Барби купила.

— А так знаете, хочется, чтобы топот детских ножек… я бы даже слова не сказала, если реветь будет по ночам. Я всегда могу посидеть если нужно куда, дело же молодое… И в конце концов, пинеток у меня уже сто восемнадцать пар, муж уже ругается…

И смотрит много значительно. А я, знаете, намёков в упор не понимаю, особенно таких вот. У меня даже мама внуков не просит. И вообще, не вломись соседка, мы с Барби делали… не детей конечно, а просто очень друг другу приятно. А теперь все, поздно, профукала ты свое соседское счастье и детский топот. А я отменный секс. Я пригорюнился, а соседка все говорила и ушла лишь через час.

Я за ней закрыл, стою смотрю на дверь Барби. Свет выключила, вообще делает вид, что её там нет, даже к соседке не вышла. Что мне, постучать и предложить портить нашу жизнь как раз с того момента, на котором остановились? Нет. Бог миловал, и вообще, все, что не делается — к лучшему. По крайней мере так хотелось думать. Вместо этого я смел останки космонавта и убрал игрушки с пола. А потом пошёл на кухню, прикрыв за собой дверь и прихватив ноутбук. Нужная игрушка нашлась через полтора часа, в соседнем городке. Кажется, я знаю, чем завтра займусь. А Барби… я вздохнул и расковырял в пироге дырочку — мясной.

Глава 9. Аня

Иногда я думала, что все мне приснилось. Что ничего не было. Я не пятку порезала, а свалилась и ударилась головой, на почве чего у меня случились слуховые, зрительные и тактильные галлюцинации. Глядя на Захара в это легко можно было поверить — он делал вид, что меня не существует. Но игрушка… она никуда не делась. Иногда я брала её с ёлки, и вправду, очень нелепой, и держала в ладони, чувствуя, как стекло греется от моей кожи. Золотисто-красный космонавт был. Ещё иногда я касалась своих губ. Вот и сейчас вспомнила, потянулась, коснулась кончиками пальцев…

— Аня! — воскликнула мама. — Ты ничего от меня не скрываешь?

Я съежилась под маминым всевидящим оком, а взирало оно на меня очень подозрительно. Я бегала от мамы весь месяц почти. Сначала сказала, что на работе завал, и я без выходных. В начале моей карьеры такое случалось и она поверила. Потом сказала, что я подцепила очень гадкий ОРВИ, и с маминым ослабленным иммунитетом лучше не рисковать встречами. А потом мама сказала, что она приедет сама. И что если меня не будет дома, она поедет ко мне на работу.

И вот смотрит на меня сейчас, ждёт правды. А я знаю — врать начну, махом запутаюсь, она меня быстро на чистую воду выведет. А я не хочу на чистую, я пока в мутной побарахтаюсь, выхода то нет. И маме о моем недобраке лучше не знать. И я решила сказать половинку правды.

— Я влюбилась, — торжественно сказала я и вздохнула для пущей трагичности.

Мама у меня та ещё актриса, у нас прям не жизнь а театр. И сейчас она всхлипнула, прижала ладонь ко лбу и рухнула в кресло, впрочем, не без грациозности и ничего себе не отбив.

— Опять? — спросила она. — Опять смазливый викинг?

Тут надо пояснить — мама смотрела все сериалы на свете. Кто-то разводил на пенсии орхидеи, маме было лень. Кто-то котов, но у мамы была аллергия. От спиц у неё мозоли на пальцах. В общем, она смотрела сериалы. Как раз недавно закончила сериал о викингах.

— Ага, — покаянно кивнула я.

— Дочка! Ну хоть бы раз, вот хоть бы раз ты выбрала себе мужика пострашнее. А там глядишь и жизнь бы наладилась…

— Мама, — перебила я, потянувшись за очередным пирожком. — Тянет меня на красавцев, вот просто, как мух на дерьмо.

Мама покачала головой и на этом наш разговор исчерпался. Я взяла побольше пирожков с собой, как-то исторически сложилось, что в квартире деда еды не водилось и поехала домой. Так интересно, уже мысленно называю это место домом, а ведь месяца не прожила. Почти полный месяц, мама дорогая. Впереди осталось только одиннадцать. Или целых одиннадцать, как поглядеть. А новый год — уже завтра.

На сегодня у меня тоже планы — нужно гирлянду повесить на окно. Я вовсе не планирую пить с Захаром шампанское под бой курантов, уйду к себе в комнату, но как без гирлянд на окошке? Нет, это даже не новый год получается, а ерунда какая-то. Я пристроила пирожки в холодильник и принялась за дело. Кухонное окно было единственным в квартире новым, поэтому украшать я решила его. В наушниках музыка, Захар вернётся не скоро, он вообще старается приходить как можно позже. Поэтому я изрядно удивилась обернувшись и увидев собственного мужа с собственным же пирожком в руках.

— Ты на меня смотришь, — обвинила я, избавившись от наушников.

— Неправда, — не согласился Захар и махом откусил половину пирожка.

Вид у него такой… довольный что ли? С чего бы это? Две недели в упор не замечал, а теперь в упор же, клянусь, разглядывал мою задницу.

— А теперь разговариваешь.

— Тебе показалось.

Я вздохнула и спрыгнула с подоконника, благо моя пятка уже зажила. Хотела было привычно спрятаться в свою комнату, но интересно же, черт побери, что это с муженьком творится, поэтому я принесла в гостиную книгу, включила огни на страшной ёлке и села читать. Благоверный наведался в душ, где не торопясь и посвистывая помылся. На прошлой неделе я ворвалась в душ, так как не знала, что там кто-то есть — закрываться нужно. Поэтому сейчас даже особо фантазировать не нужно, все я там видела. Глаза закрыла, представила, и крепкие плотные мышцы, и гладкую кожу, и плоский живот, и все что ниже. Эх, права мама, нужно выбрать мужика пострашнее и успокоиться уже. Или к Ромочке вернуться, он хотя-бы изведанное зло.