— Я бы лучше ещё один месяц просидела без денег, совсем без ничего, на хлебе и воде, чем изображать счастье перед этой сворой.

Я хотела уйти, но он не позволил. Прижал к себе, вынудил уткнуться лицом в грудь, погладил по волосам. Я не хотела покоряться, я бы встала из принципа, но блин… приятно же. Ещё немного полежу и точно уйду в свою кроватку.

— Тебя все любили, — я слышала в его голосе улыбку. — Раньше этот факт мне досаждал, сейчас я пожалуй с ним смирился, но твоих страхов не понимаю вовсе.

Говорить о сокровенном, уткнувшись носом в мужской сосок, как-то вообще несерьёзно, поэтому я все же высвободилась, надела таки футболку.

— Думаешь моё детство было лучистым? Да меня растили куклой. Маме нравилось в меня играть, наряжать в красивые платьица, повязывать банты, хвалиться тем, какая я у неё красивая и нарядная. Я её не виню, пожалуй и сама не устою, если у меня когда-нибудь родится дочь. Но… мама меня любила. А все остальные нет. И да, я была ябедой. Я крутилась, как могла. Никто не любил меня только за то, что я милая и у меня длинная светлая коса. Я научилась царапаться улыбаясь, и тебе за это спасибо тоже. Тебе было куда легче. Ты всегда такой был… выше нас и нашей мелкой грызни.

Он засмеялся. Поднялся и нагим пошёл на кухню — курить, вот ведь дурная привычка. Я поневоле залюбовалась крепкими мужскими ягодицами и подумала о том, что несправедливо то, что такая отличная задница досталась мужчине, который меня ненавидит. Ну и пусть. Я даже цапнула за неё пару раз, и мне за это почти ничего не было… А при мысли о том, какая кара меня настигла, внизу живота стало тепло. На меня напала сексуальная озабоченность ранее невиданных мной масштабов.

— Для меня вы все были с другой планеты, — громко сказал с кухни Захар, я завернулась в одеяло и пошла за ним следом. — Я не знал, как к вам подойти. Вы были… такими обычными и этим непостижимыми. Я не умел дружить, я стеснялся, я не знал, как подобрать слова, чтобы начать разговор, а вы… смеялись и мутузили друг с друга с такой лёгкостью, что я ненавидел вас и завидовал вам.

И мне стало его жаль, этого высокого и сильного мужчину, который курил в форточку, а я разглядывал его отражение в тёмном стекле. Да, ему явно моя жалость не нужна, ему нужно моё тело, но жалеть сильных это право любой женщины.

— Кое-что нас объединяет, — мягко заметила я.

— Что?

Он обернулся и я увидела, что его глаза смеются. Вот ведь козёл!

— То, что мы оба ни за что не хотели бы окунуться обратно в детство, а дед нас к этому принуждает.

— Ничего, — сказал Захар. — Мне тридцать. Я большой уже мальчик, и умный. А ты… красивая.

Я толкнула его в бок за обидную колкость.

— Мы справимся, — продолжил он. А потом потянул меня к себе, одним движением снял с меня футболку… — А теперь немедленно жалей меня, женщина. Я же вижу, как тебе хочется. Но только в постели.

В постель он меня и понёс. Право слово, когда эти сумасшедшие, дурные месяца закончатся, я буду скучать по ним, их придётся выдирать из меня с корнем. И по нему я буду скучать, по этому невозможному мужчине.

Следующим утром была суббота. Таксовать Захар бросил, можно было бы не спеша приготовить завтрак, заняться сексом, поссориться из-за ерунды… словом провести обычное утро выходного дня, но мы поговорили и преисполнились решимости. У нас не так много времени, неизвестно, в каком состоянии дача деда, поэтому нужно поехать и все осмотреть. Решить, как проводить сей сабантуй, а затем сесть за обзвон родни. Хотелось деду собрать всех за одним столом — соберём.

— Возможно раньше им было на нас плевать, — сказал Захар. — Но теперь они нам завидуют. Кто-то так даже ненавидит.

Я подумала о Верке и недовольно сморщилась. Видеть её откровенно не хотелось, но кто бы меня спросил? Вскарабкалась на пассажирское сиденье огромного чёрного джипа и рукой махнула.

— Ты меня ненавидишь, — усмехнулась я. — А я с тобой трахаюсь. А Верку мне всего один вечер потерпеть, вообще проблемы не вижу. Поехали уже…

Я давно не бывала на даче деда, несколько лет. А зимой и раньше ездила нечасто, и теперь с трудом узнавала знакомые места. И радовалась им, как старым друзьям. Вон излучина реки, мы туда купаться бегали. Вот старая берёза, я под ней первый раз поцеловалась. И вообще наверное хорошо дед придумал с этим семейным сборищем…

За окном плыла деревня, во времена моего детства она бурлила жизнью, сейчас многие дома стоят заколоченными. На дачу деда, которая стоит чуть в стороне вела едва заметная в снегу колея.

— Не проедем, — скептически произнесла я.

— Это монстр, — погладил ладонью руль Захар.

Я плечами пожала — чем бы дитя не тешилось. Пусть играется себе. Машина окончательно увязла, когда до темнеющей впереди громады дома осталось совсем немного. Надсадно выла, пробуксовывала колёсами, дергалась рывками, но все впустую. Встала намертво.

— Я толкать не буду, — предупредила я.

Захар скептически осмотрел меня, от пушистой розовой шапки до сапожек на шпильке и покачал головой.

— А я то надеялся, что ты меня вместе с машиной на руках до дороги донесешь. Я

фыркнула и вылезла наружу, сразу провалившись едва не по колени в сугроб. Взвесила на ладони тяжёлую связку ключей и пошла к дому, в котором из года в год проводила почти все лето, не считая школьных отработок и поездок с семьёй на море. Даже неожиданно волнительно стало, в горле пересохло. Поднялась по крутым деревянным ступеням, остановилась. Затем отломила кусок сосульки, что висела с крыши веранды и засунула её в рот, от холода свело зубы.

— Стремительно впала в детство? — спросил Захар и я кивнула. — Лопату мне поищи, моя никуда не годится.

Крыльцо, несмотря на то, что под навесом, тоже засыпано снегом, и несмотря на то, что замки со скрежетом отперлись, дверь открыть не получается из-за сугроба. Помогать чистить снег нет никакого желания, поэтому я залажу на перила, сосу сосульку и терпеливо ожидаю, когда Захар откопает дверь своей игрушечной лопаткой.

— Мало болела, — недовольно ворчит он. — Выбрось гадость немедленно!

У ответ я показала ему язык, и правда, уже основательно замерзший. Захар подошёл ко мне, посмотрел в глаза — на своём насесте я почти с ним вровень ростом. А потом легонько толкнул меня в грудь. Секунда дикой паники, неконтролируемого падения и я шлепнулась спиной в снег, к счастью, мягкий.

— Подлец! — высказалась я Захару, который показался сверху, и залепила ему в лоб снежком.

Внутрь дома мы попали ещё нескоро и насквозь мокрые. Сначала дом, до последней половицы знакомый с детства даже испугал. Все окна зашторены, полумрак, пыль, холод. Я поежилась и первый шаг сделала с осторожностью.

— Здесь как будто несколько лет никого не было, — тихо сказал Захар.

— В последние пару лет дед никого не узнавал, жил в хорошей клинике… после того, как умер его пёс. Здесь и правда давно никого не было, и желание деда вдохнуть жизнь в старый, но любимый дом меня не удивляет.

Прошла к окну и дёрнула шторы в стороны, впуская в комнату яркий солнечный свет и тревожа клубы пыли. Затем пару раз чихнула и растерянно огляделась. С чего начинать?

— Холодно, — спохватился Захар. — Надо включить отопление, а там такая сложная система…

— Я инженер!

— Помню-помню. Самолётный.

Я обиженно вскинула голову и пошла в котельную. Разобраться было не сложно, только все бестолку — газ был отключён, нужно будет звонить, подключать, это явно все не на один день. Захар гремел где-то в глубинах дома, а я утопая в сугробах пошла в баню. Рядом с ней всегда стояла пленница полная дров, а обычная печка в гостиной имелась. Когда Захар, с ног до головы пыльный вернулся я пыталась разжечь огонь.

— Заслонку нужно открыть, — фыркнул он. — Инженер.

С собой у меня имелся горячий чай в термосе, мы сидели возле печки, которая, по правде, грела еле-еле и молчали. Думали, каждый о своём, а может даже — об одном и том же.

— Столы поставим в гостиной, — сказала я. — Скатерти сейчас заберём в химчистку. Я меню составлю, горячие блюда закажем в ресторане, зря я что ли замуж за миллионера выходила.